Наталия Кузнецова. Все меньше остается очевидцев Великой Отечественной, уходят последние ветераны. А память 97-летнего архитектора Бориса Александровича Рябинкина ясно и отчетливо, до малейших деталей помнит каждый воплощенный проект и в военное, и в мирное время. Сегодня этим воспоминаниям нет цены, как нет и тех спроектированных объектов — военные заводы давным-давно перестроены, а от большинства предприятий советского периода остались только корпуса современного коммерческого девелопмента. «Кто строит» в канун 70-летия Победы вместе с Борисом Александровичем вспоминает «тихие» подвиги бойцов глубокого тыла — архитекторов, проектировщиков, конструкторов и строителей, — чьими усилиями поддерживалась оборонная мощь страны.

- К началу ВОВ вам было неполных 24 года. Вспомните, пожалуйста, где застал вас самый первый день войны?

- Это был разгар студенческих каникул. Я тогда уже завершил четвертый курс обучения в Ленинградском инженерно-строительном институте (ЛИИПС, затем ЛИСИ. — Прим. ред.) по специальности «архитектура» и после короткого отдыха планировал приступить к преддипломной практике. Разумеется, ни о какой войне тогда никто не думал. Время было самое что ни есть мирное, весь советский народ был уверен, что наша страна непобедима и война нас никак не коснется.

К тому времени я уже был женат, моя Надежда была старше меня на курс. Блестяще защитив диплом у известного архитектора Л. В. Руднева (автора проекта МГУ), Надя заболела и уехала лечиться к родственникам в Пензу. Я до прохождения практики получил две недели отпуска и поехал за женой в Пензу. Добирался два дня на поезде через Москву и прибыл на вокзал Пензы 22 июня как раз к полудню. Надя встречала меня на перроне.

Только мы отошли от поезда, как слышим через громкоговоритель голос Молотова с обращением к советскому народу — война! Началась всеобщая мобилизация. Я иду в военкомат. На меня там смотрят с удивлением: «Как ты тут оказался?» Показываю все свои документы. Призывать меня не стали, но велели заполнить анкету и ждать особых распоряжений. Однако никаких документов об отсрочке так и не выдали. Я шлю в свой институт телеграмму: «Как быть? Может, здесь проходить преддипломную практику?» Но, конечно, ответа не было. Решил пойти в местное архитектурное бюро «Пензенский Облпроект», чтобы устроиться на работу. Продовольственной карточки у меня не было, а без нее тогда прожить было невозможно. Часть штата бюро уже была мобилизована на фронт, поэтому на работу меня взяли без особых проблем.

Но буквально уже через месяц встречаю на улице В. И. Свердлова, заместителя главного инженера Ленинградского института «Гипроприбор». Мы были знакомы по моей небольшой работе в этом институте. Как оказалось, руководство института (около 18 человек) было эвакуировано из Ленинграда буквально на последнем поезде, после которого вокруг города сомкнулось кольцо блокады. Из этого костяка начали создавать секретный «Институт минометного вооружения № 1» для нового одноименного Наркомата, который возглавил министр П. И. Паршин. Благодаря встрече с В. И. Свердловым я оказался в этом институте. Потом к нам стали прибывать другие ленинградские проектировщики, которым удалось выехать из города через Ладогу. К концу 1941 года «ИМВ № 1» насчитывал около пятидесяти специалистов, которым предстояло приспосабливать «мирные» заводы по всей стране в оборонные предприятия для нужд советской армии и фронта.

- С чего началась Ваша реальная практика в условиях войны?

- Первыми предприятиями, которые были переоборудованы в минометные производства, стали Пензенский спиртоводочный и механический заводы. Мы выбирали крепкие корпуса, которые были оснащены подъездными путями, электропитанием, тепло- и водоснабжением. Тут мне очень пригодились мои факультативные учебные навыки инженера-конструктора, так как специалистов-проектировщиков по конструкциям среди нас практически не было.

- А почему во время учебы Вы делали такой упор именно на конструкции?

- Это было своеобразным профессиональным заветом моего профессора архитектуры — академика А. С. Никольского. Он всегда говорил своим студентам: чтобы стать настоящим архитектором, необходимо получить знания инженера-конструктора. Поэтому конструкциям, материаловедению и сопромату я уделял времени гораздо больше, чем это было необходимо в соответствии с программой обучения, и все экзамены сдавал удачно. Эти знания в условиях моей военной и послевоенной практики оказались просто незаменимыми. Я, еще не защитивший диплом, вел проекты такой сложности и значимости, таких масштабов, о которых в мирное время даже мастеровитому архитектору и подумать было нельзя!

Сейчас, конечно, смешно вспоминать, но первые свои конструкторские расчеты на месте цехов того самого спиртоводочного завода я проводил на двух маленьких логарифмических линеечках. Соображать приходилось очень быстро. Тот первый проект мы подготовили в рекордные сроки. На втором проекте по переоборудованию механического завода меня уже признали как специалиста и в трудовой книжке записали инженером-архитектором. Через полгода я уже числился старшим конструктором института. Ответственность на мне тогда лежала большая. Малейший просчет в конструкциях, созданных из подручных материалов на скорую руку, мог привести к аварийным последствиям — обрушению здания и, не дай бог, гибели рабочих, а нас, проектировщиков и строителей, естественно, под военный трибунал. К тому же я был беспартийным и имел не совсем обычную биографию...

- И при этом строили секретные военные объекты, работая в институте советской оборонки? Как такое было возможно?

- Я родился в Китае, а точнее в Харбине в семье дипломата. Отец вел активную государственную деятельность по зерну как в царское время, так и в советский период. После вторжения японской армии в Маньчжурию, с создания марионеточного государства с императором Пу-И и потери КВЖД вся наша семья уехала в СССР. После нашего возвращения на родину прошло всего несколько лет, когда мои старшие братья, студенты Михаил и закончивший университет Павел, попали под репрессии, были арестованы по сфабрикованным делам и осуждены на 10 лет без права переписки. Мы с родителями ждали их все это время, надеясь на чудо. Но только во времена хрущевской оттепели маме пришел ответ из КГБ о том, что оба ее сына были расстреляны и позднее посмертно полностью реабилитированы. Наша семейная трагедия стала настоящим ударом для моих родителей и легла большим черным пятном на всю мою жизнь, в которой мне, беспартийному, об успешной профессиональной карьере до оттепели даже не было смысла мечтать...

- Как в дальнейшем складывалась Ваша военная работа архитектора, конструктора и инженера?

- Когда стало ясно, что быстро войну не закончить и какие-то города и земли придется временно отдавать врагу, правительство приняло стратегически правильное решение о срочной эвакуации ценного оборудования и кадров наиболее значимых производств. В Сибирь, в республики Кавказа и Средней Азии начали поступать первые эвакуированные заводы, которые размещали в самых безопасных городах.

Первым таким городом для меня и моих коллег стали Ташкент и Чирчик, где функционировала Чирчик-Бозсуйская ГЭС и где нам предстояло построить первые цеха для размещения эвакуированного оборудования. Был это конец 1941 года. Добирались до Ташкента в теплушках, имея на руках карточки с нормой хлеба в 800 грамм. Сегодня такое и представить нельзя, но ведь в блокадном Ленинграде не было даже и этого! Прибыли на место, познакомились с руководством, выбрали участок для строительства цехов, провели предварительные изыскания, начали искать материалы, из чего проектировать и строить, выяснять, как обстоят дела с энергоресурсами, с жильем.

А как с жильем, если война? Жили во временных палатках — первая такая была одна на всех, для мужчин и женщин. Позднее нас уже разделили, и даже появился санузел. В качестве питания — каша «затирушка». Некоторые потом выменивали хлеб на фрукты и другие продукты.

Местные условия сильно усложняли строительство: район сейсмически активный, грунты — лессовидные суглинки. При расчете конструкций все это приходилось учитывать. Выбрали габариты здания: три пролета 9 + 12 + 9 м длиной 120 м. Начали разбивку осей на месте, параллельно расставляя оборудование прямо на открытой площадке, и приступили к разработке проекта. По схеме цех простой: стены и колонны кирпичные, перекрытия из утолщенных досок по деревянным фермам. Из местного лесосклада нам поставляли заказываемые детали для ферм. С фермами для центрального пролета вопросов не было, их начали готовить по моим эскизам. А вот с фермами - «шпренгельными балками» для крайних пролетов было сложнее — заказанные балки верхнего пояса длиной 9 м по расчету не выдерживали. Я изучил чертежи и формулу расчета (их я нашел в библиотеке местного университета) и, просчитывая много раз результаты сдвига вертикальных распорок, добился одинаковых моментов над опорами и в пролете, что было достаточным для заготовленных 9-метровых балок. На то время это было большим успехом и новаторским конструкционным решением при использовании «шпренгельных балок».

Так в течение нескольких месяцев здание цеха было построено, начался выпуск военной продукции. Сколько раз я потом рассказывал коллегам об этом уникальном опыте работы с 9-метровыми «шпренгельными балками», мне почти никто не верил. А мне в таких условиях приходилось тогда работать постоянно.

- Удалось ли Вашей бригаде воплотить в войну еще какие-то интересные проекты с подобными новаторскими решениями?

- После Ташкента мою бригаду уже ждали в городе Фрунзе (ныне — Бишкек), куда начали поставлять эвакуированное оборудование из Бердянска (тогда — Осипенко). И тут почти все повторилось, как в Ташкенте, но со строительными материалами оказалось проще — еще в 1930-х годах специалистами из Ленинграда здесь был построен кирпичный завод.

Еще в Ташкенте я приобрел инструкцию по возведению кровельных покрытий из «кирпичных сводов двоякой кривизны – кирпич плашмя». А поскольку кирпича в достатке, было принято решение перекрывать цех этими сводами. В министерстве решение одобрили. Так стали разрабатывать проект по ширине с четырьмя сводами по 12 м с высотой до затяжек 4,8 м. Но оказалось, что в ряде пролетов высоту нужно увеличить. Поднимать высоту уже было поздно, так как началась работа по закладке фундамента и пр. Как решить эту задачу? Пришла мысль, что распор (горизонтальных усилий) можно передать на контрфорсы. Просчитав ряд вариантов, я добился того, что объединенные контрфорсы с пилястрами и армированием смогли воспринять горизонтальные усилия и тем самым заменить стяжки. Цех у нас получился с нужными высотами, построен быстрее и дешевле, чем с увеличением высоты.

Руководство министерства одобрило нашу работу и меня (все еще студента!) подняли в должности до старшего инженера. Такая работа у меня продолжалась в Новосибирске, в целинных городах Казахстана — Семипалатинске и Павлодаре. И так вплоть до разгрома немцев под Сталинградом. Далее нас отправили восстанавливать разрушенные заводы на освобожденных территориях. Мы шли буквально по пятам нашей армии, слыша фронтовую канонаду и видели все ужасы войны – виселицы, разруху, пепелище. Так что у нас был не только глубокий тыл, но и своя война, своя линия фронта.

- Борис Александрович, что бы Вы хотели пожелать в канун такого большого праздника читателям нашей газеты?

- Хочу поздравить всех с нашим самым главным праздником — Днем Победы — и пожелать нынешним поколениям не забывать о той страшной трагедии, которую пережил наш народ. Я рад, что встречаю 70 годовщину Победы в большой и по-прежнему сильной стране, в окружении молодых специалистов, которые строят современные города, продолжая лучшие традиции отечественного строительства и архитектуры.

ДОСЬЕ

Борис Александрович Рябинкин

Родился 8 августа 1917 года в Харбине (Китай).

Работает в строительной отрасли более 72 лет. В проектных организациях «ИМВ-1» и «Гипроприбор» - 38 лет, в экспертизе — 34 года.

С 1937 по 1941 год закончил теоретический курс в Ленинградском инженерно-строительном институте (ЛИСИ).

В 1949 году защитил диплом ЛИСИ по специальности «архитектура».

Награды: «Отличник социалистического соревнования Народного комиссариата минометного вооружения СССР» 1943 года, ордена Мира, Дружбы Народов, «За заслуги в строительстве», «Польза, честь и слава», юбилейные медали ко Дню Победы (10 наград), Почетная грамота Министерства регионального развития РФ, почетные грамоты губернаторов Санкт-Петербурга В. А. Яковлева, В. И. Матвиенко, Г. С. Полтавченко.